Ему не хватало грозы и грома. Так, чтобы от грохота закладывало уши, а небо сияло от кривых вспышек молнии. Ему не хватало запаха свежей травы, умытой утренней росой, пения птиц, радующихся новому дню. Корвину нужна была весна, по-девичьи смущенная, озаряющая всё вокруг первыми лучами яркого солнца, тёплая и ласковая.

А впереди зима.

Бросить всё и отправиться на Террико, где всегда царило лето и было тепло? Царица Адония приглашала его к себе, как только длинные зимние ночи с жестокими морозами и продувающими ветрами начнут сводить его с ума.

— Я буду ждать тебя, Дерек-ару, — прошептала женщина перед тем, как молодой герцог покинул её гостеприимный дворец. — Ты придёшь?

— Не могу обещать. Ты же знаешь, после смерти старика на меня свалилось слишком много обязанностей, — ответил он.

Они стояли в личном садике царицы, который располагался прямо на вершине горы. А внизу бушевали бьющиеся о скалы волны океана. Белоснежные колонны были увиты плющом и прекрасными цветами, аромат которых пропитал всё вокруг дурманящим запахом, смешанным с солёными каплями воды. Лёгкий ветер шевелил волосы и лёгкую ткань одежды.

— Ты придёшь, — уверенно произнесла Адония, шагнула к нему, кладя руки на грудь, там, где размерено билось сердце. — Боль никуда не исчезла. И пока она здесь, я буду нужна тебе.

Гэрцог нахмурился, рассматривая совершенное бледное личико с огромными бирюзовыми глазами и длинными белоснежными волосами, которые роскошным водопадом падали на грудь, скрывая обнажённую плоть. Царица никогда не стеснялась своей наготы, считая это предрассудками закостеневшей аристократии Ванагории.

Дерек мог притвориться, что не понимает её слов, но не стал.

— Ты не справедлива к себе, царица. О тебе мечтают тысячи мужчин.

— Но не ты, — понимающе улыбнулась она.

Лицо было безмятежно-спокойным, только в глазах царила боль, которая эхом отражалась в его сердце, но нужного отклика не находила.

— Мне надо идти. Корабль на материк скоро отплывёт.

— Пообещай мне, Дерек-ару. Пообещай, что вернёшься через год и подаришь мне дочь, — неожиданно тихо прошептала она.

Замер и недовольно нахмурился. Этот разговор никогда раньше не поднимался и сейчас вызывал лишь досаду.

— У тебя есть три наследницы, Адония-арин. Трон Террико не будет пустовать, твоему роду не грозит вымирание. И твои наложники с радостью выполнят твою просьбу.

— Это должен быть ты. Сильный, смелый, решительный. Ты же знаешь, что по закону не будешь ничем обязан. Никто не узнает, кто её отец, — в голосе царицы мелькнули просительные ноты, которые она, привыкшая повелевать и распоряжаться жизнями островитян, никогда не допускала.

— Но об этом буду знать я, — ответил он и покачал головой. — Не проси меня об этом, Адония-арин. Не проси.

— Отложим этот разговор на год, — примирительно кивнула вечно молодая женщина. — Когда следующей зимой ты вернёшься на мой остров.

— Хорошо, — не стал спорить Архольд, чтобы не портить момент расставания.

Адония — хрупкая, мягкая, нежная с бледной бархатистой кожей, которая резко контрастировала с его. Женщина с требовательными руками, сладкими губами и грешными стонами. Царица, в постели которой мечтали побывать все правители мира и просто мужчины, хоть раз увидевшие повелительницу острова Террико. Он не любил её, но был благодарен.

Герцог открыл глаза, вслушиваясь в завывание ветра и вглядываясь в темноту холодного вечера, пропахшего грязью и увядающей листвой.

Ничего.

Закрывать двери Корвил не стал. Подошёл к камину, сел в жесткое неудобное кресло и взял со столика стакан с крепким коньяком, бутылку которого он почти допил этим вечером.

Обычно Архольд был равнодушен к выпивке и любому виду алкоголя. В Академии им чётко объяснили, что бывает с одурманенными спиртным или курительными смесями, которые пришли с Эмират Барху и быстро завоевали популярность среди молодых, пресыщенных жизнью аристократов. Потеря контроля над разумом для искрящего грозит серьёзными последствиями и может быть смертельно опасна для любого, кто рискнёт и встанет на пути одарённого.

Но сегодня Корвил просто не мог удержаться.

Сэм не изменилась.

Прошло четыре проклятых года, а она нисколько не изменилась. Разве что стала еще красивее, утратила девичье очарование, превратившись в роскошную женщину из самых грешных фантазий. Фигура, которая и раньше сводила его с ума, сформировалась. И пусть под белоснежной шубкой, которую Селина так отчаянно прижимала к груди, разглядеть почти ничего было нельзя, он всё равно это знал. Во рту пересыхало, когда мужчина думал о том, что под шубкой на ней лишь тонкое ритуальное платье и больше ничего. Жалкий клочок ткани на пути к совершенному телу. Крохотные жемчужинки блестели в волосах, а вязь огнём горела на переносице, напоминая о том, что могло случиться, и вызывая внутри чёрную злость и безумную ревность.

Великие, как будто не было этих лет, полных боли, одиночества и ненависти. Её глаза были всё такими же яркими, чистыми и ясными. Либо Сэм отличная актриса, либо он идиот, который не заметил очевидного.

А ведь она его ненавидит. Сильно ненавидит. И это не просто злость за сорванную свадьбу, а нечто большее.

Интересно, какие доводы привёл Торнтон, чтобы уговорить её вернуться и предать мужа? Какие слова могли убедить отказаться от брака и чувств, которые связали их в одно целое?

Селина не была дурочкой. Да, наивна, как все семнадцатилетние девушки, выросшие под крылом родственников и ничего не знающие о жестокости окружающего мира. Но она не была дурой. Нужны были веские основания для предательства.

Интересно, какие?

Надо же, одна встреча, один короткий взгляд и зарубцевавшаяся рана на сердце вновь закровоточила, напоминая о себе. А ведь Корвил искренне думал, что всё в прошлом.

Небольшой глоток коньяка обжёг нёбо и остался тонким, терпким послевкусием во рту.

Сэм была такой же. За холодным фасадом аристократки скрывалась обжигающая страсть, которую нельзя было забыть, как ни старайся. А Боги знали, Дерек старался. Столько лет пестовал, лелеял и взращивал ненависть, не давая ей погаснуть ни на секунду, разжигал её снова и снова. Потому что знал, любое послабление, оправдание и всё начнётся сначала и тогда он не отступит, пока не добьётся взаимности.

Может, и не стоило держаться?

Всему виной пресловутая архольдская гордость. Будь она трижды проклята. А ведь дед говорил, предупреждал, а он не верил, считая себя выше этого.

Молокосос.

Еще неизвестно, сколько бы Архольд продолжал убежать себя в правильности поступков. Но всё изменилось месяц назад.

Жена. Селина его жена.

Сначала был шок, неверие, а потом радость. Проклятое счастье, которое ничто не смогло заглушить. Доводы рассудка пали, разум затих.

Сэм его. Несмотря ни на что, она всё ещё была его. И теперь осталось только решить, что с этим делать.

Сделав еще один глоток, Архольд уставился на огонь, чувствуя, как ветер, ворвавшийся в окно, продувает рубаху, оставляя после себя ледяной след на коже, как холодной лаской касается волос на затылке.

Селина Торнтон. Селина… Сэм. Но ведь теперь она должна носить другое имя. Селина Корвил, герцогиня Архольд.

Короткий смех сорвался с губ и утонул в завывании ветра, который продолжал хозяйничать в комнате. Она, в отличие от остальных жилых помещений этого помпезного особняка, была чисто мужской — тёмные тона, полное отсутствие розового, рюшей, оборок и прочей ерунды, здесь мужчина чувствовал себя комфортно и свободно.

Он с первого дня знакомства старался держаться от девушки как можно дальше и не мог. Потому и пошёл другим путём, старательно выводя Сэм из себя и с маниакальным удовольствием ожидая реакции. Что девчонка сделает, как себя поведёт? Закроется, одарит презрением, скривит пухлые губки, нажалуется своей высокородной семейке или устроит самую настоящую истерику со слезами и воплями?